Ренэ Герра: О художниках Зарубежной России и искусстве книги
Мы продолжаем цикл бесед с доктором филологических наук Парижского университета, собирателем, хранителем и исследователем культурного наследия Зарубежной России. Ренэ Герра закончил Институт восточных языков в Париже, Сорбонну. Магистерскую (а впоследствии, в 1981 году и докторскую) диссертацию посвятил творчеству русского писателя Бориса Зайцева, с 1967 по 1972 гг. был его литературным секретарём. Преподавал в Институте восточных языков и в университете Ниццы, работал переводчиком-синхронистом. Автор или составитель 35 книг о писателях и художниках-эмигрантах, из которых 24 изданы на русском языке, а также более 350 научных и публицистических статей по литературе и искусству русской эмиграции. Печатается в «Новом журнале» (Нью-Йорк) с марта 1976 г., а с 1992 г. публикуется в российских газетах и журналах. Член редколлегий и редсоветов журналов и альманахов: «Русская мысль» (Лондон), «Русский мiръ» (СПб), «Текст и традиция» (СПб). Президент-основатель Ассоциации по сохранению русского культурного наследия во Франции. Почетный член Российской Академии художеств (2004). За большой вклад в развитие российско-французского сотрудничества Ренэ Герра награжден орденом Дружбы РФ (2007). Является Лауреатом Царскосельской художественной премии (2009), Литературной премии им. Антона Дельвига (2010) и Таврической литературной премии (2016).
Ренэ Юлианович, Вы на данный момент работаете над глобальным проектом своей книгой, посвященной русским художникам-эмигрантам, кото- рая готовится к выпуску в свет. Расскажите, пожалуйста, о ней.
Мы сейчас в 2016 году, в следующем году будет столетие Октябрьского переворота, я подчеркиваю, не Великой Октябрьской Социалистической революции, а именно большевистского переворота. У меня есть свои основания так говорить, и не только у меня. Это зловещее событие свершилось в 1917 году прошлого века, и мы сегодня накануне столетнего юбилея. Я к этому шел уже давно, но теперь настало время доказать и показать, что те, кто уехал после революции, по окончании Гражданской войны, в начале 20-х годов, не просто так уехали, они приняли трудное, но ответственное, осознанное решение – покинуть родину. То, что эти талантливые личности смогли создать здесь, за границей, за пределами Советского Союза, показывает, что они тогда сделали правильный выбор. Своим творческим наследием писатели, философы, художники, композиторы, доказали постфактум правоту своеговыбора. Мало кто знает, что в Париже оказались почти все художники объединения «Мир искусства»: А. Бенуа, М. Добужинский, Л. Бакст, К. Сомов, И. Билибин, К. Коровин, Н. Рерих, Н. Миллиоти, Н. Гончарова, М. Ларионов, О. Браз, С. Чехонин, Н. Калмаков, Д. Стеллецкий, С. Судейкин, С. Сорин, Б. Анисфельд, З. Серебрякова, Н. Ремизов (РеМи), Г. Лукомский, Б. Григорьев, А. Яковлев, В. Шухаев, А. Шервашидзе, Д. Бушен... Кто эмигрировал сразу после революции как Калмаков, кто в 1919-м году – Рерих, Григорьев, кто в 1920 – Судейкин, Шервашидзе, Миллиоти, Сорин, Шухаев, в 1923 – Коровин, в 1924 Билибин, Сомов, Добужинский, а Бенуа только в октябре 1926 окончательно поселился в Париже, ведь с 1918 года он заведовал картинной галереей Эрмитажа. Берлин был первым этапом для Бориса Григорьева, Ивана Пуни, Ксении Богуславской, Николая Зарецкого, Сергея Залшупина, Павла Челищева, Александра Арнштама, Николая Исцеленнова, Марии Лагорио, Льва Зака, Филиппа Гозиасона, Михаила Андреенко, затем большинство из них обосновались в начале 20-х годов во Франции.
Так что первоначально я собирал все книги с иллюстрациями, оформленные этими художниками в изгнании. Я-то собирал, естественно, не просто так, а собирал, потому что понял ценность и уникальность всего этого еще лет 50 назад – и, может, в этом одна из моих заслуг, хотя нескромно говорить о своих заслугах. Потом я расширил поиски, потому что русское зарубежье – это не только Париж, который с 1924 года стал культурной и политической столицей Зарубежной России.
Были художники-эмигранты и в Югославии – в Белграде, Загребе; в Чехии – Праге; в Болгарии – Софии; в Прибалтике – Риге, Таллине; в русском Китае – Харбине, Шанхае, а также в США и Южной Америке. Мне импонировало то, что они оказались разбросаны по всему миру вплоть до Японии. Варвара Бубнова, например, поселилась в Токио в 1922 году и выполнила иллюстрации к японским изданиям Пушкина, Гоголя, Толстого, Достоевского и др.
Слово о полку Игореве. Нью-Йорк, 1953. Рисунки М.Добужинского.
Для меня было важно понять и осмыслить это уникальное явление, определить вклад всех этих русских художников, разбросанных по всему миру, в русскую и мировую культуру. Я, как живой свидетель, могу утверждать, что они все до конца оставались русскими, ведь я многих из них лично знал, даже дружил. Что касается временного периода, какие годы творчества художников охвачены в вашей работе? Рамки у меня всегда те же самые: 20-е 70-е годы ХХ века, т.е. полвека и даже больше. После десятилетий упорной работы, "без отрыва от производства", а я, конечно, не только этой темой занимался, я мечтал дойти до 100 художников. Потом дошел до 200, на сегодняшний день уже речь идет о 330 художниках, и 2800 книг ими проиллюстрированных! Все они были причастны к оформлению книг: либо создавали обложки, либо иллюстрации, заставки, буквицы, книжные украшения. К сожалению, не все книги, которые описаны в этой работе, хранятся у меня, некоторые, увы, недоступны по финансовым причинам, а других уже не найти.
В данном случае я выступаю не просто как собиратель и коллекционер, а как исследователь, т.к. на протяжении многих лет занимаюсь этой темой целенаправленно, целеустремленно, со знанием дела. Где Вы планируете издать свою книгу? Изначально мне предлагали издать ее в Париже, но без иллюстраций, просто сделать большой энциклопедический словарь. Я отказался, потому что такое издание не дало бы никакого представления о таланте и мастерстве русских иллюстраторов. Поучилась бы просто справочная литература для библиофилов, коллекционеров, аукционных домов и книготорговцев. В начале этого года меня нашел издатель из России, в конце февраля он прилетел в Париж, а в начале мая в Ниццу.
Мы пообщались, и он понял, что я за человек, и что собой представляет мой труд. Назвать его имя я пока не могу, он делает это, как и я, для русской культуры, побольше бы таких людей! Планируется издать эту книгу в трех томах в футляре, примерно по 500 страниц каждый том. Предполагаемый тираж 1000 экземпляров, из них 100 нумерованных и 10 именных. Для меня главное – чтобы книга вышла. Конечно, я выбираю на свой вкус обложки и иллюстрации, которые будут воспроизведены, так как издатель мне полностью доверяет. Я, естественно, получу некоторое количество авторских экзем- пляров. Так полагается, вместо гонорара ты получаешь книги. Хотел бы подчеркнуть, что в этой работе будет представлено не только книжное собрание Ренэ Герра, а все или почти все книги, проиллюстрированные русскими художниками-эмигрантами.
Скоро уже три месяца как я рабо- таю день и ночь, надо было найти в моих закромах, собрать, описать и отсканировать все эти часто редчайшие издания. Мне нужно сделать не меньше 6000 сканов иллюстраций, уже готово больше 4000. Не теряю надежды все завершить к концу этого года. Вам кто-то содействовал при сборе материала для книги? Недавно я был в Риге, встретился с А. Ракитянским, местным библио- филом, с которым я давно знаком, он проникся моим проектом и немного помог.
Что касается Югославии, сначала мне оказал помощь мой старый друг Алексей Арсеньев, исследователь русской эмиграции в Сербии, автор замечательных книг, потом посодействовала одна дама из Белграда, Ирина Антанасиевич,
René Boylesve. La Leçon d’Amour dans un Parc (Урок любви в парке).Bruxelles : Aux Éditions du Nord, 1927.
Illustrations par Alexandre Benois.
Доктор наук, она поняла, чем я занимаюсь и тоже проявила интерес. Сама она занималась комиксами, да, были русские художники-эмигранты, которые работали для сербских комиксов. А с иллюстраторами русского Китая очень помогли моя добрая знакомая журналистка из Владивостока Тамара Калиберова и доктор исторических наук Амир Хисамутдинов. Так что, благодаря им, за последние полгода, я добавил более 20 художников.
Опять-таки, дело не в количестве, а в качестве, но все же мне хочется и показать масштаб того, что они смогли сде- лать на чужбине. Здесь не нужно особенно доказывать, что то, что они сумели создать за рубежом, не смогли бы сделать на родине по многим причинам. Во-первых, уцелели ли бы там неизвестно, кого-то бы расстреляли, кого-то бы посадили или сослали в места, не столь отдаленные. Возьмем конкретный пример Федор Рожанковский (Рожан) одновременно иллюстрировал и детские книги, и эротические. Сами понимаете, мог бы он в СССР делать эротические иллюстрации?! Был востребован: его книги выходили во Франции, Англии, США. В 1946 году он «заразился» совпатриотизмом, захотел вернуться на Родину, хорошо, что вовремя одумался и уехал в Америку.
Его творчество было отмечено в 1956 году высшей наградой для американских иллюстраторов детских книг – Медалью Рендольфа Калдекотта. Всего художник проиллюстрировал во Франции и в Америке более 130 книг для детей. Я знаком с его дочерью, она живет в Нью-Йорке, его лично я не знал, слишком молод. Во Франции, кроме Рожанковского, прославились своими эротическими иллюстрациями Б. Григорьев, Ю. Анненков, С. Иванов, Е. Клементьев, С. Черевков, Д. Соложев, И. Греков, Ж. Минаш.
Béranger. Chansons galantes
(Галантные песни).
Paris : Édition
de la Belle Étoile, 1937.
Ornées de 16
aquarelles par
Rojankovsky.
Главное, что находясь здесь, они продолжали служить России русской культуре. Наряду с мирискусниками для сцены стали активно работать П. Челищев, Л. Зак, Н. Миллиоти, М. Васильева, Р. ЭртеТыртов), Е. Берман, Ф. Гозиасон, Б. Билинский, А. Бродович, Н. Исаев, А. Алексеев, Г. Шильтян, А. Зиновьев, М. Андреенко, С. Лисим, Г. Пожедаев, А. Серебряков, Г. Вахевич. Большинство из них были не только театральными художниками, но замечательными оформителями книги: книжной графикой успешно занимались в Париже более 150 русских художников. Ими былио оформлено и проиллюстрировано больше тысячи книг как французских, так и русских. С ними сразу стали сотрудничать самые известные французские издательства: Плеяда (La Pléiade), Галлимар НРФ (Gallimard NRF), Артэм Файар (Arthème Fayard), Трианон (Trianon), Сан Парэй (Au Sans Pareil), Фламмарион (Flammarion), Фернан Натан (Fernand Nathan), А. Ферру-Ф. Ферру (A. Ferroud - F. Ferroud), Й. Ференши и сын (J. erenczi & Fils), А. и Ж. Морнэ (Chez A. & G. Mornay), Пьяцца (Edition d’art H.Piazza), Сток (Stock), Декле де Бруэр (Desclée de Brouwer). Любопытно, что с 20-х годов ХХ века среди библиофильских французских изданий большое место занимают произведения русских писателей, и не только таких классиков как Пушкин, Гоголь, Достоевский, Толстой и Чехов, но и более современных мастеров поэзии и прозы Горького, Куприна, Бунина, Пастернака.
Интерес во Франции к России, русской литературе и русскому искусству никогда еще не был так велик, никогда не захваты- вал столь широкие круги западного общества, как в 20-е годы прошлого столетия. 1920-е настоящее «золотое» десятилетие для русских художников-эмигрантов во французском книгоиздании. И этим во многом они обязаны Якову Шифрину основателю знаменитого издательства «Плеяда». Издание книг библиофильского толка сразу стало одним из главных направлений его деятельности. Родившийся в 1882 году в Российской империи, Шифрин прекрасно знал и любил творчество поселившихся в Париже русских художников и, как только представилась такая возможность, тут же привлек их к сотрудничеству. При этом сам он, выступая в качестве переводчика классических произведений русской литературы, заинтересовал работой в своем издательстве и известного французского писателя Андре Жида, и видного музыкального и литературного критика Бориса де Шлëцера. Именно в «Плеяде» в 1923 году на французском языке выходит «Пиковая дама» А. С. Пушкина, а в 1925-м «Борис Годунов» с иллюстрациями Василия Шухаева. Эти книги стали в ту пору настоящими шедеврами, откровением и триумфом. Работал с Шифриным и Александр Бенуа, оформивший в 1926 году «Страдания молодого Вертера» Андре Моруа.
Не меньшей сенсацией стали и «Записки сумасшедшего» Н. Гоголя с иллюстрациями в технике углубленной гравюры на металле (1927), и «Братья Карамазовы» Ф. Достоевского с сотней литографий знаменитого русского графика Александра Алексеева (1929). А в 1931 году совсем небольшим тиражом выходит перевод «Тараса Бульбы» Н. Гоголя с цветными офортами жены А. Алексеева Александры Гриневской. Французские библиофильские журналы неоднократно отмечали издания Я. Шифрина в качестве прекрасных образцов художественного книгоиздания, указывая на их ценность как на примеры отменной типографской культуры.
Не менее благосклонно французская критика отмечала и высокое качество иллюстраций, сопровождавших издания Шифрина, хваля их за оригинальность и присущую им новизну художественных приемов. Но, помимо выпуска в свет этих изысканных, малотиражных, чисто библиофильских изданий, главной своей задачей Шифрин считал познакомить французского читателя с некоторыми, еще не переведенными на французский язык, произведениями русских писателей, сопроводив их роскошным и притом общедоступным оформлением. Так, в серии «Классические русские авторы» он издал в ограниченном количестве нумерованные экземпляры – сначала тиражом 2750 экз. ,а потом – 1600 экз., восемь томов произведений Достоевского, Тургенева, Гоголя, Толстого, Пушкина, Лескова. Чуть позже к ним добавились еще три тома: Гоголь, Пушкин и Достоевский, напечатанные в дватона эльзевиром на веленовой бумаге, с заставками и концовками. В той же серии, начиная с 1924 по 1926 г., Шухаев (заодно и автор издательской марки) сделал орнаменты для книг Тургенева «Первая любовь», Достоевского «Вечный муж», Лескова «Очарованный странник», Гоголя «Петербургские повести», Чехова «Скучные истории», Лермонтова «Герой нашего времени». Ту же работу для книг «Повести» Пушкина (1928) и «Фантастические сказки» («Кроткая» и «Сон смешного человека») Достоевского (1929) выполнил Алексей Бродович, а для книги «Портрет. Записки сумасшедшего» Достоевского (1929) – Александр Алексеев.
Художники из России, работая в жанре книжной иллюстрации, видели свою миссию в приобщении читающих французов к важнейшим пластам русской культуры, и только русские рисовальщики, взращенные на могучей русской литературной традиции, могли так тонко передать дух русской классики, которую стали переводить во Франции, во многом благодаря русской эмиграции. Нельзя забывать, что русские художники Б. Гроссер, Н. Гончарова, И. Билибин, М. Добужинский, Д. Стеллецкий, Ю. Анненков.
A. Pouchkine. Boris Godounov. Paris:
L’Édition d’Art H. Piazza, 1927.
L’illustration et la décoration
de l’ouvrage ont été exécutées
par Boris Zworykine.
Оригинал неопубликованной
иллюстрации.©Ренэ Герра
Б. Зворыкин, Н. Миллиоти, Ф. Рожанковский, А. Серебряков, Р. Добужинский, А. Старицкая считали своим долгом делать, часто по дружески, обложки, иллюстрации и для русской эмигрантской книги. В советское время в СССР более полувека бытовало расхожее мнение, будто художник, бежавший на Запад, оторвавшись от корней своих, обречен на прозябание, деградацию, на неизбежный упадок, одним словом, на творческое бесплодие. На самом деле, оказываясь в эмиграции, художник получал как бы двойную прописку в русской и французской культуре, а заодно, и в мировом художественном пространстве.
Если говорить о сфере детской книги, какие еще художники, кроме Рожанковского, прославились в этой области?
Русские художники книги: А. Шервашидзе, Б. Зворыкин, Н. Парэн, Е. Гертик, Н. Альтман, Е. Ивановская, А. Экстер, И. Билибин, А. Серебряков, А. Дюшен (Волконская), Ю. Черкесов, О. Ковалевская, С. Вишневский, Н. Менгден во многом определили развитие детской книги во Франции и, бесспорно, сыграли значительную роль в этом процессе. Им, как никому другому, удалось проникнуть в духовный мир ребенка, визуализировать и воспроизвести на бумаге уникальное детское мышление.
A. Pouchkine. Boris Godounov.
Paris: L’Édition d’Art H.
Piazza, 1927. L’illustration
et la décoration de
l’ouvrage ont été
exécutées par Boris Zworykine.
Оригинал неопубликованной
иллюстрации. ©Ренэ Герра.
С 1930 года благодаря проекту Шифрина в издательстве «Галлимар» стали выходить детские книги, проиллюстрированные Н. Парэн. Первая из них – «Моя кошка» А. Бëклера, стала заметным примером эстетики конструктивизма в детской книге; вторая «Баба-Яга» (1932) (в переложении Н. Тэффи), вышла одновременно на французском и на русском языках, а 1935-м была издана и на английском в Нью-Йорке. Третья книга, проиллюстрированная Парэн, «Каштанка» Чехова (1934), четвертая «Правдивые истории. Рассказы из "четырех книг для чтения"» Л. Толстого (1936). С 1937 по 1958 год (в 1958-м художница умерла) Парэн оформляет более десятка томов «Сказок кота Мурлыки» Марселя Эме, которые до нее в издательстве «Галлимар» с 1934 года оформлял Н. Альтман. Натали Парэн, урожденная Челпанова, окончив ВХУТЕМАС в 1922 г., через четыре года вышла замуж за атташе по культуре французского посольства, философа, эссеиста Брис Парэн и уехала с ним во Францию, где она и прославилась. В 1941 г. за работу в области детской книги в издательствах «Галлимар» и «Фламмарион» Парэн была удостоена премии Столетия Французской академии художеств, а в 1944 г. – Академии изящных искусств. Самый значительный вклад во французскую художественную иллюстрацию русские художники внесли своей работой над одной из наиболее популярных во Франции серий детских книг «Альбомы папаши Бобра» («Albums du Père Castor» и «Petits Père Castor») издательства «Фламмарион». В 1931 году «Фламмарион» приступает к выпуску этой знаменитой серии, для которой, по приглашению известного издателя и педагога Поля Фоше, Н. Парэн оформила, используя приемы русского авангарда, пять книжек-самоделок, в которые вошли «Мои маски», «Я вырезаю» и еще одиннадцать альбомов. Для той же серии три альбома выполнил И. Билибин: «Золотая рыбка» (1933), «Ковер-самолет» (1935), «Русалочка» (1937). Для нее же в разное время работали: Ф. Рожанковский 27: «Даниэл Бун. Истинные приключения американского охотника среди индейцев» (1931); «В кругу семьи» (1934); «Фрузаяц» (1935); «Плуф дикая утка» (1935); «Азбука» (1936); «Бурю бурый медведь» (1936); «Мартан рыбак (1938); «Куку» (1939); «Мишка» (1941) и др.; Е. Гертик 11: «Альбом Фея» (1933), «Животные, которых я люблю» (1934) и др.; Ю. Черкесов 3: «Песни для игр» (1933), «Все меняется» (1934) и др.; А. Шем (Шеметов)2: «Три медведя» и «Каждому свой дом» (1933); А. Экстер 4: Заметим здесь, что «Мой сад» (1936) работы Экстер уже не совсем книжка, а набор листов с картинками для вырезания, и три раскладные книги-панорамы, составленные из 8 или 10 квадратных листов: «Панорама реки» (1937), «Панорама горы» (1937) и «Панорама берега» (1938). Многие из этих работ в последующие годы неоднократно переиздавались миллионными тиражами.
Отдельно хочу отметить огромный вклад Елизаветы Ивановской, которая за долгую жизнь в Брюсселе оформила более 400 детских книг на французском, фламандском, голландском, английском и немецком языках.
Расскажите о редких, уникальных изданиях, которые Вы использовали в данной работе.
Таких уникальных книг в моем собрании больше 100. Вот, например, редчайшая книга Марины Цветаевой «Молодец», Прага, 1924 г. Я один из первых обнаружил, что обложка – работа художника Николая Исцеленнова, с которым я познакомился в Париже в 1973 году. О наших дружеских встречах я написал большую статью, опубликованную в 2012 г. в издании Российской Академии Художеств.
В принципе, многие книги, хранящиеся в моем собрании, уже не найти, в частности уникальные рукописные книги А. Ремизова или, например, рукописную книгу «Го- стья под маской» (Флоренция, 1921) с рисунками Филиппа Гозиасона, которую мне подарил в Италии ее автор, поэт Михаил Лопатто. Также редчайшая книга поэта-имажиниста Александра Кусикова «Песочные часы. Поэмы» («Le Sablier. Poèmes en trois nuits», Париж, 1924) с рисунками В.Барта и с дарственной надписью : «В память о наших встречах в Париже, Ренэ Юлиановичу Герра. А. Кусиков». Он был соратником Есенина. Впоследствии уехал за границу. Сначала жил в Берлине, где великий Эл Лисицкий сделал обложку для его книги «Птица безымянная» (Берлин, 1922), которую он мне подарил с автопортретом и автографом, а потом в Париже. Он нашел меня сам, позвонил в один прекрасный день со словами: «Я мечтаю с вами познакомиться!» Это было в 1969 году.
Как-то в разговоре он мне признался, что после революции, на Кавказе, занимался допросами и пытками. Никто не знал о том, что он жил в эмиграции. У него вообще богатая биография: во Франции он стал альфонсом и благодаря своим "заслугам" оказался владельцем замка на Луаре.
Во время войны сотрудничал с нацистами, а в 1945 году стал советским патриотом, и даже подарил и надписал мне плакат «Да здравствует советская власть!» Очень скоро мы разошлись.
С. Иванов, Е. Серебрякова, А. Серебряков в гостях у Р. Герра. Исси-ле-Мулино, конец 1970-х гг. ©Ренэ Герра.
Какие ваши встречи и дружественные отношения с художниками-эмигрантами Вы бы особо отметили?
Я лично знал 30 художников книги. Даже дружил с Ю. Анненковым, К. Беклемишевой, Д. Бушеном, Л. Заком, П. Ино, Ф. Гозиасоном, Р.Добужинским, С. Ивановым, Н. Исаевым, А. Серебряковым, Н. Исцеленновым, Е. Рубисовой, Д. Соложевым, С. Шаршуном. О. Цингером, А. Ланским, Одна из историй связана с Сергеем Ивановым он был известным живописцем, имел мастерскую в доме, где жила Жорж Санд и бывал Шопен. В 1921 году он окончил художественную Академию в Петербурге. Иванов зарабатывал тем, что делал портреты на заказ. За каждый портрет он брал несколько тысяч франков. Это были 60-70е годы. Когда он скончался, у него остались три дочери, все его картины распродали, и я кое-что смог купить. А познакомились мы в конце 1960-х гг., он был обаятельным, милейшим человеком. Как-то я ему позвонил, сказал, что купил книгу «Дьявольские повести» Барбе д’Оревельи, 1925 г. и спросил, не он ли автор иллюстраций. Он удивился, пригласил меня к себе и подарил все оригиналы.
В один прекрасный день предложил написать мой портрет в подарок. Для меня это большая честь. Он хранится у меня. Русский художник меня увековечил, мы все смертные, я уйду, а портрет останется. Также великий Юрий Анненков предложил мне написать мой портрет в 70-м году. Он приходил с папкой ко мне на два-три часа, а я тогда жил в международном студенческом городке напротив парка Монсури, был аспирантом. И вот комне приходит друг Ахматовой, Блока, а я кто? А я никто, особенно тогда. И когда он мне подарил портрет, я сказал ему: «Нет слов, я Вам по гроб благодарен!» Это фактически был последний портрет, который он сделал, а их было несколько десятков. Самые известные его портреты: Бенуа, Ахматовой, Сологуба, Ремизова, Горького, Замятина, Луначарского, Ленина, Троцкого. И вдруг – мой портрет...
Сейчас многие стали утверждать и писать, что я все придумываю, а я всегда повторяю: «У меня нет врагов, у меня много завистников». Все, что я говорю, я могу доказать десятками писем, дарственными надписями на книгах, фотографиями и портретами. Эти люди, люди творческие, не простые, поняли тогда, что на меня можно делать ставку. Ведь у меня было два козыря: я был молод и говорил по-русски. Я ничего им не обещал, потому что не знал, что будет дальше. Я был единственным человеком, который не побоялся плыть против течения. А в этой стране тогда с этими бывшими людьми, отщепенцами, изгоями общаться было не положено, и это вам говорит француз! Театральный художник Дмитрий Бушенодин из первых, с кем я познакомился.
Он и его близкий друг, искусствовед Сергей Эрнст, столько интересного и незабываемого мне рассказали о литературно-художественной жизни Петербурга и русского Парижа, о своих встречах с А. Ахматовой, Е. Кузьминой-Караваевой, А. Бенуа, М. Добужинским. Я с ним дружил четверть века, он скончался в Париже в почти столетнем возрасте. В моих домах в Ниццеи в Париже висят его пастели, пейзажи Парижа и Венеции, буклеты, эскизы декораций и костюмов для Гранд-Опера, Театра Елисейских полей, Ла Скала...
С. Эрнст и Д. Бушен. Париж, 70-е гг. Фото с дарственной надписью
Р. Герра. ©Ренэ Герра.
Другой художник-иллюстратор Александр Борисович Серебряков, Шура, сын известной художницы Зинаиды Серебряковой. Меня с ним познакомил его сосед Сергей Иванов. Я находил книги с его обложками или иллюстрациями, которые он охотно мне надписывал. Он один из первых понял, что я действительно испытываю настоящий живой интерес к книжной графике. Также я был знаком с Анной Дюшен (Волконской). В 1936 году длясамого престижного парижского издательства Галлимар она сделала иллюстрации к детской книге «Хоровод месяцев» для самого престижного парижского издательства Галлимар. Перед отъездом в Ментону она мне подарила несколько своих известных картин маслом. Летом я ее навещал в русском стар ческом доме, где она скончалась в возрасте 101 года. Вот только несколько примеров, мог бы привести еще много других. Как-то прочитал в газете «Русская мысль», что будет выступать архитектор Николай Исцеленнов с лекцией о колокольном звоне в католическом культурном центре 16-го округа. В конце я подошел к элегантному пожилому человеку, спросил, можно ли говорить с ним по-русски и задал вопрос: «Это вы сделали в Берлине эротические иллюстрации для книги А. Ремизова «Пляс Иродиады»?» Он посмотрел на меня и ответил: «Да, это я, но здесь не место, чтобы об этом говорить, вот мой адрес, приходите, расскажу!..» Я пришел к нему, квартира находилась недалеко от Монетного двора и Сены, такое ощущение, словно в Петербург попал. Дома была его жена художница Мария Лагорио, прелестная скромная дама, ему было за 80, ей примерно столько же.
А. Ремизов. Пляс Иродиады.Берлин,Три рема, 1922.
Рисунки Н. Исцеленнова.
Экземпляр раскрашенный
художником. ©Ренэ Герра.
Я тогда не знал, что она была племянницей пейзажиста Льва Лагорио. И лишь потом, когда ее уже не стало, я узнал, что она также делала эротические иллюстрации в Берлине. Они очень мило меня приняли, мы пили чай. Он был председателем общества «Икона», церковным человеком, она на вид производила впечатление набожной женщины. Вот такое несоответствие. Исцеленнов, конечно, страшно обрадовался, что кто-то впервые за полвека поинтересовался этой книгой. В тот же день он мне подарил рукопись Ремизова, и я попросил мне ее надписать. Так мы и подружились. Я только жалею, что тогда не поинтересовался творчеством его жены. Сам же Исцеленнов много чем занимался: был архитектором, реставратором, живописцем, книжным графиком. Кстати, именно он является архитектором русского православного храма в Брюсселе и Монпарнасской башни в Париже. Одновременно, как я потом выяснил, он был еще и масоном. Но на эту тему я постес- нялся с ним говорить. Уже значительно позднее мне даже удалось приобрести всеми правдами и неправдами кое-что из книг его супруги. Где вы сегодня найдете экземпляры, изданные в Финляндии в начале 20-х годов? Увы, у меня до сих пор нет ни одной ее картины. Много ее работ было в Бельгии, она там бывала с мужем. Один русский человек сделал прекрасную книгу о Марии Лагорио, которую он мне даже подарил, зная, что я дружил с этой семьей. Все они были очень скромными людьми, занимались творчеством для души, иногда ради заработка, конечно, ведь надо было как-то жить. И это целый отдельный мир. Я также знал живописца Пьера Ино (Петр Вычегжанин), он был пасынком великого Сергея Чехонина. Книгу Ино я купил только после его смерти. Он еще в Ленинграде исполнял росписи для революционного фарфора. Я недавно стал свидетелем того, как одна из его тарелок ушла на аукционе «Сотбис» за 3000 евро. Повторяю, эта тема – огромная, но, как сказал Кузьма Прутков: «Нельзя объять необъятное». Кое-что я уже написал, несколько лет назад были напечатаны мои статьи о Ю. Анненкове, А. Ремизове. У меня самая большая «ремизовиана» во Франции, в Европе, а, может быть, и в мире. Но, когда меня спрашивают: «Вы лучший специалист по культурному наследию русской эмиграции?», я отвечаю: «Нет, увы, я единственный». А почему единственный во Франции, в этой, якобы, свободной стране? Потому что такое общение и дружба с писателями и художникам- эмигрантам и в те годы, до Перестройки, негативно бы сказались на карьере западного слависта. Я был секретарем последнего русского классика Бориса Зайцева, ярого антикоммуниста, когда надо было дружить с Советским Союзом.
И вдруг, 20 лет спустя, история показала, что я сделал правильный выбор. Я был всегда в этом убежден, но я не знал, доживу ли я до реванша моих русских друзей-белоэмигрантов. Они для меня много сделали, а я оправдал их доверие. Все, что я делаю для их памяти, считаю своим долгом перед ними. Поэтому рассказывать о наших встречах могу долго и без конца. Они были обаятельными, тонкими, талантливыми личностями, имевшими мало чего общего с тогдашним советским миром. Их триумфальное возвращение на родину отчасти и мой реванш, потому что я тоже за это пострадал, я оказался жертвой французских славистов-коммунистов.
Ю. Анненков с портретом Р. Герра. Париж, 1970.
©Ренэ Герра.
А как состоялось ваше знакомство с Марком Шагалом?
С ним я познакомился случайно: в марте 1969 года я был выслан из Советского Союза, в Москве меня попросили кое-что ему передать. Он мило принял меня в особняке на острове Святого Людовика, в котором он занимал целый этаж с прекрасным видом на Сену. Мы побеседовали, Шагал прекрасно говорил по русски, он подарил мне и надписал свою книгу «Ma vie» («Моя жизнь») и книгу «Marc Chagall. L’œuvre gravé» Франца Мей ера о его творчестве. Это было почти полвека назад. Потом мы еще раз встретились уже здесь, на юге. Дружбы как таковой с ним не было, но были очень теплые отношения, у нас было много общих знакомых, в том числе, мой друг искусствовед и литературный критик Владимир Вейдле. Шагал был поражен моим русским языком, моим подходом к научной работе, говорили мы как старые знакомые, потому что общий интерес к культуре объединяет. В вашем собрании около 6000 картин от Серова и Коровина до Ланского и де Сталя. Это, по большей части, подарки или приобретенные произведения искусства?
Мое самое первое увлечение это дореволюционные открытки, я французский филокартист с русской душой. Потом начал покупать эмигрантские книги, журналы, альманахи. Я не из бедной семьи, но мои родители моего увлечения не разделяли. Зато они дали мне миллион франков на покупку маленького особняка под Парижем, но собирать картины считали баловством, гораздо позже, уже в конце жизни мама поняла мое увлечение.
Р. Герра в гостях у М. Шагала. Париж, 1969. ©Ренэ Герра.
В начале 70-х годов я стал госслужащим, и очень рано, в 22 года, уже получал неплохую зарплату как преподаватель, тогда я и стал покупать картины своих героев, но не у самих художников. У меня такой принцип: если я дружу с человеком, я не могу у него что-то покупать.
В моей коллекции примерно четверть это подарки. Но были и такие случаи: например, я дружил с художником Михаилом Андреенко, он показывал мне свои работы, я напрямую ни разу не купил у него картины, потому что мне это было как-то неудобно. Зато я посылал к нему своих коллег сокурсников, которые приобретали картины для меня. Андреенко в знак благодарности, что я нахожу клиентов, дарил мне свои картины, не догадываясь, что его работы покупаю я. Дмитрий Дмитриевич Бушен, который меня обожал, подарил мне много картин, и не только своих. Когда я приобретал его работы на аукционах, он всегда спрашивал: «Зачем вы покупаете? Вам мало моих картин? Давайте я вам подарю еще десять!»
Ему было приятно, конечно. Я отказывался, мне было неудобно принимать такие подарки. Он был очень обеспеченным, долгие годы работал в театре и для балетной сцены, имел 3-х комнатную квартиру в собственности в престижном районе. Он мне подарил несколько музейных работ К. Сомова, А. Бенуа, В. Замирайло и др. с подписью «дорогому другу Ренэ Герра», они украшают мой дом, я сохранил их оформление того времени. После его смерти на разных аукционах в Париже и Лондоне я продолжал приобретать его работы, например, «Венеция» (1929 г.), «Люксембургский сад» (1930 г.) У меня хранится уникальный портрет М.К. Тенишевой, работы В. Серова (1900 г.), тоже бесценный подарок Д. Бушена. Естественно, подарки – это память, я мог бы о каждой картине много рассказать, это часть моей жизни.
В нашей прошлой беседе Вы говорили о том, что в 1995 году организовывали выставку русских художников-эмигрантов. Прошло больше 20 лет, есть ли в планах повторить подобное мероприятие?
Хороший вопрос. Выставок у меня было несколько, последняя была два года назад в бывшей галерее Шарпантье напротив Елисейского дворца. Она имела большой резонанс, для некоторых была шоком, многие думали, что я все продаю.
Это была престижная выставка: «Сотбис» раз в 5-10 лет устраивает выставки такого уровня. На подготовку я потратил месяц своей жизни, но в результате каждая сторона осталась довольной. Мне дали carte blanche и я выставил 42 уникальные работы 25 художников: Бакста, Бенуа, Сомова, Билибина, Калмакова, Григорьева, Гончаровой, Коровина, Анненкова, Чехонина, Ремизова, Бушена, Ланского, Шаршуна, де Сталя и др. В последний вечер, как и полагается, я выступал с лекцией. Были искусствоведы, коллекционеры и представители Министерства Культуры Франции, Посольства России.
Это было в 2014 году, в год 200-летия входа русской армии в Париж. Войска Александра I были как раз весной 1814 года на Елисейских полях. Я несколько лет отказывался от участия в подобных выставках, так как была опасность, что картины будут включены в налог на богатство и, конечно, не хотел привлечь внимание. Я не жалею, что эта выставка состоялась. Будут ли новые выставки пока не знаю, лишь был бы повод.
Также у Вас была идея открыть здесь музей, есть ли какие-то продвижения в этом плане?
Да, я мечтаю открыть здесь музей искусства зарубежной России. Когда я посещаю какие-либо мероприятия, всегда есть задняя мысль: а вдруг встречу человека, который заинтересуется и захочет служить, как и я, русской культуре. У меня два дома забиты картинами, в Ницце и в Париже, так что экспонатов хватит на пять таких музеев. Возможно, наконец, кто-то захочет себя увековечить, предоставив помещение для такого музея. Были попытки, даже недавно, но они не увенчались успехом.
Я всегда подчеркиваю, что я не коллекционер, а собиратель культурного наследия русского зарубежья, ибо я собирал, когда все это никому не было нужно и интересно. Когда скончался мой друг Ю.П. Анненков, в 1974 году, я сказал своим коллегам-славистам парижского университета: «Покупайте работы Анненкова!» К сожалению, никто ими не заинтересовался, что очень показательно.
Р. Герра в гостях у Д. Бушена. Париж, начало 1970-х гг. ©Ренэ Герра.
А я в течение 10 лет каждый месяц покупал у его преданной вдовы артистки В. И. Мотылевой работы Юрия Павловича. Кому тогда нужны были произведения великого Анненкова? А сколько они стоят сейчас?! Но я не занимался капиталов ложением, я это делал для души. Поэтому я никогда Туда ничего не подарю по многим причинам, тем более, сейчас, когда в Москве и в Петербурге стали появляться клеветнические статьи В. Агеносова («Герра на Сене», 2015 и «Французик из Бордо», 2016) и даже книга директора библиотеки РАН В.П. Леонова («Библиотечный синдром 2», СПб, 2016), в которых против меня пишут черт знает что! Вы писали опровержения? Да, естественно. Этих лжеспециалистов и завистников раздражает, что у меня в "послужном списке" уже 35 книг и более 350 научных и публицистических статей. Тогда как многие мои коллеги-слависты уходят в отставку или в мир иной без единой книги, написав всего лишь несколько статей. Все, что я делал и делаю для великих изгнанников, было не для карьеры, а против. А книга, которая сейчас готовится, у многих вызовет зависть, ибо это будет сенсация. Я человек скромный, но должен признаться этой книгой хотел бы себя увековечить.
Люди, по большому счету, мало чем интересуются, а я человек увлекающийся и деятельный. Не было бы октябрьского переворота, не было бы здесь всех этих замечательных русских, с которыми я подружился больше полувека назад. Я часто говорю и здесь, и там, что когда в составе делегации студентов Сорбонны я впервые попал в Советский Союз, в ноябре 1966 года, то понял свою трагедию: я полюбил язык и культуру страны, которой уже нет! Я много, может быть, слишком много, знаю и как выяснилось кое-кому это мешает. Всегда говорю, что я 30 лет был на стороне побежденных и вдруг, в конце Перестройки, оказался на стороне победителей.
Как известно: горе побежденным слава победителям! Я благодарен судьбе, что все, чему я посвятил свою жизнь, стало теперь актуальным и востребованным. К счастью, я дожил до триумфального возвращения на родину всех моих друзей писателей и художников-эмигрантов!
Ренэ Юлианович, спасибо!
Ждем выхода в свет вашей книги!
Тина Шевалье
